Приложение.
Выписка из книга Якова Иосифовича Кефели «Порт-Артур. Воспоминания участников» изданная в 1955 году в Нью-Йорке:
« Мы направились к домику и остановились на мостике. Ни Тапсашара, ни его роты уже не было. Они погибли в ночь с 15 на 16-ое октября впереди форта № 3 во время вылазки, выбив японцев из трех рядов окопов, и тем спасли форт, на который 17 октября, сутки спустя неприятель обрушился всей силой во время генерального штурма крепости.
Не вышло у него! И форт уцелел! И штурм был отбит!
Свежая рота Тапсашара из морского резерва с такой силой ринулась на врага, что из 160 человек при первом же, поразившем даже генерала Ноги и самого микадо,натиске, был убит впереди роты ее командир и 60 матросов. Оставшаяся на руках унтер-офицеров рота в течение всего дня удерживала занятые окопы и ночью на17-ое передала их смене.
За сутки рота потеряла убитыми и ранеными весь состав. Уцелели невредимыми только не бывшие в бою 2 матроса (артельщик и повар) и солдат — вестовой командира роты. За отсутствием состава и резервов для восстановления, 7-ая рота Квантунского флотского экипажа была приказом по экипажу расформирована.
Лично я помню о поручике Тапсашаре следующее. Познакомился я с ним случайно вапреле 1904 года. Я сидел в канцелярии нашего Квантунского флотского экипажа у казначея Клафтона и от скуки стал рассматривать раздаточную ведомость на жалованье офицерам.
Вижу странную фамилию — Тапсашар. Я никогда не слыхал такой фамилии у крымских караимов и не заметил бы ее, если бы сразу не обратил внимания на ее перевод: «Тапсаашар, что по-тюркски значит: если найдет, то съест», Есть даже у настакая поговорка: тапса-ашар, тапса-басар. Мне сразу пришла мысль, не караим ли,и я спросил у Клафтона:
— Кто этот офицер?
— А к нам назначенный 5-го Восточно-Сибирского полка, инструктор для новобранцев.
— Передайте ему, что я хотел бы видеть его, — попросил я казначея. Узнав мою фамилию, хорошо известную у крымских караимов, Тапсашар скоро со мною познакомился. Нам обоим казалось тогда, что мы единственные караимы в Порт-Артуре,и, как ни странно, оба оказались во флоте и в одной части. Позднее судьба нас сблизила.
Когда началась тесная осада, 1-й морской санитарный отряд, которым я командовал, состоя в дивизии генерала Кондратенко, после отступления с Зеленых гор, был назначен на 1-й боевой участок крепости впереди Крестовой батареи, у самого морского берега. Там же стояли бараки 7-й роты Квантунского экипажа, которой командовал поручик Тапсашар. Окопы на линии обороны, которые он занимал, были на склоне небольшого холма, который разделял нас.
До октября японцы не штурмовали этого участка крепости, а ограничивались лишь бомбардировками из крупных орудий. Жизнь была тихая, я и мои помощники,студенты 5-го курса Военно-медицинской Академии Лютинский и Подсосов,перезнакомились и подружились со всеми офицерами окрестных рот и батарей,особенно же с поручиком Тапсашаром, самым близким нашим соседом. В большой дружбе были с ним мои студенты: были партнерами в карты — любили этот спорт.
Лютинский, фотограф-любитель, много раз снимал 7-ую роту и ее командира и оставил видимые следы тех страдных дней нашей молодости. Фотографии эти напечатаны в «Правде о Порт-Артуре». Скромные лица этих юношей, матросов и солдат, облики их молодых начальников, офицеров, когда-то наших друзей и приятелей, воскрешают в моей памяти далекое прошлое, теперь мною излагаемое.
В начале октября рота Тапсашара из спокойной позиции в окопах впереди Крестовых батарей была переведена в резерв штаба генерала Горбатовского и расположилась за Владимирской Горкой, в ею же устроенных временных блиндажах, покрытых рельсами.
Половина моего отряда через несколько дней тоже была переведена к штабу генерала Горбатовского.
Тапсашар пригласил меня к себе в блиндаж на обед. Шел обстрел этого места шрапнелью, которая барабанила часто по рельсовой крыше нашего блиндажика, настолько низкого, что в нем было свободно только сидеть. Ходить же можно было только согнувшись.
Денщик угостил нас из ротного котла, и мы стали пить турецкое кофе. Поручик Тапсашар подробно рассказывал мне, что сегодня на рассвете сам генерал Горбатовский водил его по укреплениям, чтобы показать, что он должен завтра,чуть начнет светать, сделать со своей ротой.
Японцы очень близко подвели к краю нашего форта свои окопы и крытые ходы. Нетсомнения, что в ближайший штурм, к которому они явно готовятся, их удар будет направлен на это важное место, которому грозит опасность. Нужно очистить ближайшие к форту окопы от неприятеля.
В течение двух предшествовавших ночей генерал уже посылал 9-ую и 8-ую роты Квантунского экипажа для той же цели, но, несмотря на значительные потери, они успеха не добились. Это были роты штабс-капитана по адмиралтейству Матусевича(9-ая) и поручика-стрелка Минята (8-ая). Тапсашар подробно объяснил мне, что надо сделать, чтобы добиться успеха, и в чем была ошибка его предшественников. В это время опять сильно забарабанила шрапнель по крыше нашего блиндажа.
Я подумал: если здесь так барабанит, то лучше злоупотребить гостеприимством и выпить еще кофе, чем вылезть наружу. Что же будет завтра на рассвете, когда 7-ая рота нашего экипажа (я также числился в Квантунском экипаже) пойдет выполнять задание Горбатовского?
Барабанная дробь шрапнели прервала профессиональную агитацию офицера-инструктора. Его оживление как-то завяло, он задумался на минуту, потом расстегнул борт сюртука и стал шарить в боковом кармане.
— Вчера ночью я много проиграл в карты. Не везло. У меня осталось только триста рублей. Если вы благополучно вернетесь домой, передайте их моей матери... Они мне больше не нужны, — на минуту задумавшись прибавил Тапсашар и вручил мне три сотенные бумажки.
В эту ночь на перевязочном пункте, что в сарае у штаба Горбатовского, я был ночным дежурным врачом. Было относительно тихо, и около полуночи я задремал на нарах, конечно, не раздеваясь. Там никто не раздевался неделями. Около 4 часов утра я был разбужен внезапной страшной стрельбой нашей артиллерии с ближайших фортов и залпами неприятеля.
— Ну, думаю, седьмая рота пошла в атаку. Через полчаса стали прибывать раненые. Было темно. Всё это были раненые окрестных частей и укреплений, втянутых вобщий план наступленья.
Вскоре по одиночке стали появляться и матросы 7-й роты. Кто-то в толпе,скопившейся в темноте у дверей сарая, крикнул:
— Ротного убило! Ротного убило!
У меня екнуло сердце, — не Тапсашара ли? В этот момент я перевязывал тяжелораненого татарина-стрелка, унтер-офицера 7-й роты, мне хорошо знакомого еще из-под Крестовых гор. Он был ранен осколком снаряда в череп. Ему снесло часть черепной кости, и твердая мозговая оболочка была обнажена совершенно и резко пульсировала, заливаясь кровью.
Этот большого роста молодец, сам на ногах пришел на перевязочный пункт. Он шатался из стороны в сторону и мычал от боли, слегка покачивая залитой кровью головой.
Видя невозможность помочь несчастному, я стал накладывать ему готовую повязку, усадив на нары. Чтобы как-нибудь отвлечь его от ужасной боли и непоправимого горя,заговорил с ним по-татарски. Реплики не последовало. Он побледнел и свалился нанары.
Раненые всё приходили, и их приносили десятками из окрестных частей и нашей 7-й роты. Подошли и другие врачи, но мы едва успевали отправлять одних, как приносили новых.
На утро, когда взошло солнце, с окрестных батарей и укреплений увидели следующую картину. Далеко вниз под фортом № 3 лежал в серой шинели и черной папахе поручик Тапсашар. Он держал в правой вытянутой руке обнаженную шашку,направленную острием в сторону неприятеля. Вокруг него венком лежало около 60 трупов матросов, юношей последнего призыва, которых он инструктировал сам и сам же повел их в первый и последний славный бой.
Картину эту с фортов наблюдали почти без изменений несколько дней и после отбития октябрьского штурма. Но потом, одной ночью, тело поручика Тапсашара исчезло. Матросы же, павшие около него, оставались по-прежнему на месте брани.
В ноябре на линии обороны впереди штаба генерала Горбатовского состоялось перемирие на несколько часов для уборки раненых. Наши офицеры заметили, что японцы тщательно ищут среди трупов кого-то. После вопросов оказалось, что они ищут тело какого-то большого самурая. Поиски японцев были тщетны; тогда они объяснили, что тот, кого они ищут, руководил дневным штурмом Курганной батареи,предпринятым недавно ими. Командир Курганной объяснил, что все трупы японцев,проникших на его батарею, были похоронены в общей могиле за батареей. Присутствовавший же на церемонии перемирия начальник этого боевого участка поручик Карамышев рассказал японцам, что снял с убитого на батарее офицера особенную саблю и приказал принести ее.
Когда японские парламентеры увидели саблю, на которой были какие-то надписи, все встали низко, в пояс, ей кланяться, и, шипя, втягивать в себя воздух (знак особого почтения).
Тронутый этой сценой Карамышев великодушно возвратил японцам снятую им с убитого самурая саблю. Тело же этого самурая, опознанное ими по этой сабле, как выяснилось из разговоров участников атаки, было зарыто в братскую могилу около Курганной,вместе со всеми сопровождавшими его храбрецами.
Атака эта была особенной. Японцы внезапно, среди бела дня, ворвались бешенным натиском на Курганную. Русские в этот момент обедали. Обедавшие, «чуть не с ложками» (выражение очевидца) бросились в штыки и перекололи всех. Старший из японцев, полковник генерального штаба, на хорошем русском языке сказал командиру Курганной, подарившему японцам саблю самурая, что по окончании войны,если он сделает честь японцам посетить их страну, двери всех японских домов будут перед ним гостеприимно открыты.
Недавно скончавшийся в Париже полковник Яфимович (георгиевский кавалер и бывший полицеймейстер императорского Александрийского театра) состоял (тогда еще подпоручиком) в составе гарнизона Курганной. Он присутствовал при процедуре перемирия и был свидетелем почестей, возданных японцами сабле самурая.
Когда перемирие окончилось, вновь началась стрельба с обоих сторон.Взаимокалечение и взаимное убийство случайных, неведомых жертв с обеих сторон,без перерыва тянувшееся уже шесть месяцев, вошло опять в норму.
Главный штурм в ноябре японская армия совершала на западном фронте, на горуВысокую, поэтому на восточном возможны были нежности, вроде уборки раненых.
На следующий день после перемирия в тот же час и в том же месте, как накануне,опять из японского окопа неожиданно показался белый флаг и заиграл горнист.Вскоре то же сделано было и с нашей стороны.
Когда стихла стрельба на участке и парламентеры встретились, японцы вручили русским в подарок несколько корзин с яствами и напитками. После этого вдали из японского окопа вышло несколько японских солдат. Они подняли на плечи какой-тоящик и поднесли его к месту встречи парламентеров. Японцы объяснили русским,что это тело русского офицера, выбившего два батальона японцев из окопов под самым гласисом форта в средине октября. Об этом подвиге русского было донесено микадо. В воздаяние за саблю самурая, им возвращенную, они теперь возвращаюттело этого храбреца.
...После запросов и переговоров, мы с Лютинским в темноте снесли труп Тапсашара в овраг,где стояла телега, уложили на доски, прикрыли рогожей. Возница дернул вожжи,вскоре выехали на шоссе. Лютинский вернулся на пункт, я же решил проводить покойника до поворотной скалы. Ни души кругом не было видно. Стояла темнаяночь.
Не прекращающаяся ни на минуту стрельба из орудий и ружей с обеих сторон была последним ночным салютом в честь покойника-храбреца, нашего друга.
Минут через пять, в полной тьме я остановился и произнес традиционное у караимов: «Аллах, рахмет эт-сын!» Господь да помилует! — и повернул назад.
Через сутки я сменился и к 8 час. утра подъезжал к Морскому госпиталю на своем коне-иноходце. Дорога уже обстреливалась неприятелем шрапнелью. Вижу, мне навстречу со стороны Ляотешанского шоссе идет небольшая команда 12-й роты Квантунского экипажа, во главе которой шел ее командир, старый уже,капитан-стрелок Змеицын с длинной седеющей бородой.
— А мы уже похоронили Марка Федотыча. Ввиду обстрела шоссе, мне приказано было сегодняшнюю партию похоронить с 6 час. утра.
— Карандашом мы написали его имя на доске, которую воткнули над его могилой.
Я повернул коня и поехал назад на форт № 3. Уже после падения крепости, при японцах, мне удалось поехать верхом на Ляотешанское кладбище; в течение трех часов я искал в пустынном поле, усеянном могилами, могилу Тапсашара и не нашел.Все надписи, сделанные химическим карандашом, были смыты. Ни одной живой души я вокруг нигде не видел. Приближался заход солнца, после которого русским офицерам и солдатам запрещалось ходить и ездить по улицам. Я возвратился в город.
...Возвратясь уже в Петербург, я читал, что бывший командир одного из стрелковых полков в Артуре, флигель-адъютант полковник Семенов, будучи в плену, узнал от японцев о подвиге поручика Тапсашара и что шашка его, по повелению императора Японии,помещена в военный музей в Токио. Кроме того, микадо повелел, по окончании войны, уведомить русского императора о доблестном подвиге его офицера. Эти сведения флигель-адъютант Семенов сообщил в печати того времени».
Вот выписка с послужного списка поручика Мордехая Юфудовича Тапсашар :
«Послужной список поручика 25 Восточно-Сибирского стрелкового полка Тапсашара
Поручик Мордехай Юфудович Тапсашар
кавалер ордена Святого Станислава 3 ст. с мечами и бантом, имеет серебряную медаль за участие войн с китайцами в 1900-1901г.
родился 1872г. октябрь 16
из мещан уроженец Таврической губернии гор. Севастополя
вероисповедание караимское».
…И последняя запись в этом послужном списке:
«1904 март 18
в ночь с 14-го на 15-е октября убит ( приказ по полку 23 октября 1904 №297)».
